Подвиг новомучеников и исповедников Земли Русской.

Храм Новомучеников и исповедников Церкви Русской г. Смоленска 

Новомученики и исповедники Земли Смоленской. 

ЖИЗНЬ, СЛУЖЕНИЕ И МУЧЕНИЧЕСКАЯ КОНЧИНА ПРОТОИЕРЕЯ ИОАННА СОКОЛОВА 

(Иоанн Данилович Соколов (1879-1937) 

  «Смерть мучеников за Церковь есть победа над насилием, а не поражение»

                                                                           (митрополит Петроградский Иосиф (Петровых))

               Прошедший ХХ век должен остаться в сознании будущих поколений не только  богоборческим и вероотступническим, не только веком грандиозного «коммунистического проекта», но и эпохой религиозного возрождения и воодушевления, — невиданного в новейшей истории опыта стояния в вере Христовой. Ведь именно этот опыт, возможно и есть  то единственное средство  способное преодолеть разорванность русской истории, бесценная возможность оздоровить наше национальное бытие, парализованное глубоким кризисом русского мирочувствия [3].

               Гонение окончится, и Православие снова восторжествует. Сейчас многие страдают за веру, но это – золото очищается в духовном горниле испытаний. После этого будет столько священномучеников, пострадавших за веру Христову, сколько не помнит вся история христианства». Эти слова сказал в 1937 году, незадолго до своего расстрела, митрополит Серафим (Чичагов), и они были пророческими [1].

                За последние 30 лет Русской Православной Церковью поименно прославлено почти 2000 новомучеников и исповедников. И это — лишь малая часть беспорочно пострадавших за Христа в период большевистских гонений, общее число которых многократно превзошло число подвижников эпохи Святой Руси. Это были подлинные герои ХХ века, великаны духа, молитвам которых мы обязаны всему доброму, что имеем сейчас.   Можно сказать, что в духовном отношении, в плане числа явленных святых, годы «Большого террора» стали временем наивысшего расцвета для Русской Церкви, а значит и для России в целом.

                В настоящей статье речь пойдет о непростой жизни, неотступном Служении и мученической кончине смоленского священника — протоиерея Иоанна Соколова, жившего в те непростые, роковые для большей части православного русского народа годы XX века. 

                Отец Иоанн родился 24 июня 1879 года в селе Хариново Духовщинского уезда Смоленской губернии, в семье псаломщика местной церкви.

                Отец Ивана Даниловича после смерти жены был переведен псаломщиком в село Новоспасское Ельнинского уезда, бывшее имение композитора Глинки. Здесь, среди красот природы в верховье Десны и проходило детство будущего священника. Отсюда он уехал на учение сначала в духовное училище города Рославля, а затем — в духовную семинарию Смоленска. Незаурядные способности и большое усердие обеспечили Ивану второе место среди учащихся и, следовательно, обучение за казенный счет. По окончании семинарии в 1900 году, после непродолжительного учительства в церковноприходской школе г. Дорогобужа и женитьбы он был рукоположен в сан священника епископом Феодосием.

                Молодой священник из бедной семьи, не имевший протекций, был назначен Смоленской консисторией в захолустное село Духовщинского уезда — Ректу.

                Здесь о. Иоанн и его матушка оказались в окружении неграмотных селян, влачивших полуголодное и полупьяное существование. В селе существовала недостроенная, покосившаяся деревянная церквушка и ладно сооруженная лавка с кабаком. Все население находилось в долгу у лавочника. С приездом батюшки село быстро ожило. Крестьяне охотно помогали молодому священнику в перестройке церкви. Вскоре выяснилось, что он понимает и в сельском хозяйстве и может давать полезные советы. Постепенно селяне стали относиться к молодому пастырю и его семье доброжелательно.

                Священник затеял строительство церковноприходской школы. Однако это начинание не поддержали ни светские, ни церковные власти. Тогда он решил обратиться к о. Иоанну Кронштадтскому. И хотя не сразу, но был принят. Внимательно выслушав все сетования отчаявшегося посетителя, о. Иоанн ласково успокоил его, наставил твердо идти по выбранному пути. Пастырь должен не только совершать богослужения и требы, но духовно опекать и просвещать как взрослых, так и детей. Поэтому нужна и благоустроенная церковь, и церковноприходская школа. Через некоторое время по возвращении домой молодой настоятель получил почтовый перевод на 1000 рублей для реставрации церкви и строительства школы — от о. Иоанна Кронштадтского.

                Но неожиданно над его головой стали сгущаться тучи. Начальство обратило внимание на то, что при успешной деятельности священника имеется давнишняя большая задолженность по уплате прихожанами государственных налогов . Священника ожидали неприятности. Однако, узнав об этом, крестьяне поднатужились и погасили все свои долги.

                Часто бывая в ближайших уездных городах: Духовщине, Рославле, Ельне, — и в губернском Смоленске, о. Иоанн познакомился с интересными людьми, студентами Московской Духовной Академии, приезжавшими на каникулы. Под влиянием этих знакомств у него стало развиваться стремление поступить учиться в Московскую духовную Академию. Одновременно возник большой интерес к философским взглядам Вл. Соловьева.

                Весною 1909 года, невзирая на то, что у него была семья из четырех человек, о. Иоанн едет в Троице-Сергиеву Лавру и блестяще  выдерживает вступительные экзамены в Духовную Академию, с правом получения государственной стипендии.

                Во время учебы он пользуется дружеской поддержкой преподавателя, а затем инспектора Академии — будущего священномученика, тогда иеромонаха, о. Илариона (Троицкого), впоследствии ближайшего сподвижника Патриарха Тихона. В 1913 году о. Иоанн Соколов закончил Московскую Духовную академию, защитив кандидатскую диссертацию, выполненную под руководством проф. Флоренского.

                Новый выпускник был назначен инспектором Орловского женского епархиального училища. В трудные годы Первой мировой войны и революции он оказался энергичным руководителем и добрым воспитателем, снискавшим любовь учениц и уважение преподавателей. Отец Иоанн с энтузиазмом встретил известия о Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1917–1918 гг. и об избрании Патриарха Тихона. Он одобрил разрыв связи Церкви с государством.

                После революции наступил период испытаний. 11 февраля 1918 года отряд вооруженных матросов захватил территорию епархиального училища. Перепуганная начальница этого учебного заведения заперлась в своей квартире. Навстречу морякам вышел инспектор о. Иоанн Соколов. Матросы требовали у него ключи от общежития учениц под предлогом того, что необходимо изъять оттуда Царские портреты. Разъяренные отказом, матросы стали избивать священника прикладами винтовок. О. Иоанн едва остался жив, во многом благодаря своей супруге: момент, когда лицо инспектора превратилось в сплошное кровавое пятно, находившаяся здесь же его жена Юлия Ивановна с отчаянным криком вцепилась руками в физиономию озверевшего матроса и тот отступил.

                Данное происшествие настолько взволновало учительские круги Орла, что Совет рабочих и солдатских депутатов города счел необходимым отмежеваться от действий матросов и выдал пострадавшему следующее удостоверение: «Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов дает сие удостоверение в том, что предъявитель сего, инспектор Орловского епархиального женского училища Иван Данилович Соколов пользуется полнейшей личной неприкосновенностью. Без предписания Исполнительного Комитета НИКТО не имеет права лично его задержать. Подписи: Председатель, секретарь. 16/3 февраля 1918г. №840» [2].

                В то время, когда о. Иоанн состоял членом епархиального совета Орла при епископе Серафиме (Остроумове), приблизились войска Деникина. На заседании совета он внес предложение не снимать печати с колоколен церквей для трезвона при вступлении белых и не служить молебнов о даровании победы Деникину[2]. В соответствии с этим предложением и было принято решение. В результате при возвращении красной армии был расстрелян только один священник, Чижов, колокольня церкви которого использовалась белыми войсками.

                После закрытия Орловского епархиального училища и храма при нем, о. Иоанн Соколов  возвращается на родину и с конца 1922г. становится настоятелем Нижне-Никольской церкви Смоленска.

                Это было тяжелейшее для Русской Православной Церкви время. Патриарх Тихон был арестован. Руководство церковными делами пыталось захватить так называемое Высшее церковное управление, в состав которого вошли «живоцерковники», стремившиеся изменить канонические основы Православия, одновременно подчинив Церковь государству. В Смоленск ВЦУ назначило нового епископа — Алексия (Дьяконова). В начале 1924г. он намеревался провести в Смоленске епархиальный съезд духовенства с целью укрепления новой церковной власти.

                Но к этому времени был освобожден из-под ареста Патриарх Тихон, который заявил о своей лояльности к властям и обратился с посланием к духовенству и мирянам о незаконности действий ВЦУ. С большими затруднениями послание Патриарха дошло и до Смоленска, и группа наиболее авторитетных настоятелей смоленских церквей поручила о.  Иоанну Соколову составить декларацию о верности духовенства Патриарху Тихону. Декларация, подписанная членами этой группы, была оглашена на епархиальном съезде будущим священноисповедником  Петром Чельцовым, настоятелем Ильинской церкви.

                Вскоре были арестованы священники: Петр Чельцов, Иоанн Соколов, Леонид Смирнов, Николай Лебедев, Иаков Четыркин, Андрей Крылов и Василий Спиридонов. Затем все они (вероятно, за исключением Чельцова) были освобождены и послали о. Иоанна Соколова в Москву, к Патриарху Тихону с прошением прислать в Смоленск верного ему епископа. И после этого был назначен епископ Валериан (Рудич), который вскоре после прибытия в Смоленск и нескольких богослужений в Нижне-Никольской церкви был выслан властями из города.

                Той же участи подвергся и вновь назначенный Владыка Иларион (Бельский). Уже после кончины Патриарха Тихона и признания властями митрополита Сергия (Страгородского) в качестве главы Церкви, в Смоленск был направлен архиепископ Серафим (Остроумов), соратником которого был о. Иоанн Соколов, когда жил еще в г. Орле. Для кафедры нового архиерея была выбрана Нижне-Никольская церковь. Она и прежде хорошо посещалась народом, благодаря прекрасному хору под управлением Садовского, имевшего в своем составе замечательных солистов Борисова и Гоева; привлекали и регулярные проповеди настоятеля, отца Иоанна.

                Архиепископ Серафим и о. Иоанн держались заповеди отдавать кесарю кесарево, а Богу — Божие, выполняя все установленные властями нормы и одновременно борясь за Православие, в частности, отстаивая принцип бескомпромиссности в отношении обновленчества, которому покровительствовали власти. Это было особенно трудно вследствие попыток властей втянуть духовенство в политику. Давление режима было чудовищным. Так, священника Ольховского из Духовщинского района расстреляли за одно высказывание по поводу коллективизации.

                Воинствующие безбожники были раздражены также и деятельностью Владыки Серафима и о. Иоанна. Почти одновременно они подверглись нападению неизвестных злоумышленников. Ночью, когда о. Иоанн спал, кто-то бросил в него камень, который чудом не попал ему в голову. В архиепископа Серафима также швырнули камнем, когда он ехал на извозчике в храм; к счастью, Владыка был лишь слегка ранен в руку. В конце концов воинствующие атеисты подвели дело к тому, что население одного из смоленских районов — Заднепровья, «потребовало» закрыть Нижне-Никольский храм.

                Архиерейская кафедра была перенесена в старинную Петропавловскую церковь. Здесь же стал служить с архиепископом Серафимом и отец Иоанн. Наступали тяжелые времена для всей Русской Православной Церкви, включая и Смоленскую епархию. Общину Петропавловской церкви известили о том, что в помещении первого этажа храма собираются разместить хранилище для зерна, зараженного вредителем. Там будет производиться химическая обработка зерна. В результате люди, приходившие на богослужение, также подвергались химическому воздействию, приводившему к недомоганию и головным болям.

                По всей стране закрывались церкви «по требованию трудящихся» и шли аресты священнослужителей. Однако официально декларировалась формула: преследования верующих и духовенства у нас нет, у нас преследуются лишь контрреволюционеры и враги народа; а церкви закрываются в связи с быстрым ростом атеизма среди населения.

                Жизнь в условиях систематических и непрерывных преследований, травли, не могла не отразиться на здоровье о. Иоанна, которое резко ухудшилось. Врачи диагностировали у о. Иоанна кардиосклероз, сопровождавшейся декомпенсацией сердечной деятельности и приступами стенокардии. Ему были запрещены ходьба и всякое физическое напряжение. В сентябре 1935 года у батюшки открылось  кровотечение из горла при явлениях слабости сердечной деятельности; в октябре того же года кровотечение повторилось и продолжалось несколько дней, тоже при сердечной слабости. В январе 1936г. у него был парез левой руки.

                В середине августа 1936 г. отец Иоанн Соколов был арестован у себя на квартире. Обширная библиотека и его рукописные труды сначала были опечатаны, а через несколько дней, в присутствии двух сотрудников НКВД — сожжены во дворе дома на большом костре.

                Теперь известен и конкретный свидетель против о. Иоанна. Вот что сказал о нем следователю сам обвиняемый: «Я обвиняюсь по ст. 58 п. 10, и, как могу судить по предъявленным мне материалам следствия, — на основании показания одного только гр. Ал. Горанского, который о моей контрреволюционности узнал будто бы из беседы со мной наедине… Отмечу, что когда Ал. Горанский в своих измышлениях касается мест, лиц, дат, то опровергает сам себя» [2].

                Даже сухой протокол допроса о. Иоанна следователем Самусевичем наводит на мысль о крайней грубости последнего. Все эти обстоятельства сказались на здоровье о. Иоанна, и тюремщики вынуждены были поместить его в больницу, где он пробыл несколько месяцев.

                Получив обвинительное заключение, о. Иоанн виновным себя не признал. Первого января 1937 года он написал заявление верховному прокурору СССР. Заключительные строчки этого заявления выглядели так: «Прошу Вас, гражданин Верховный прокурор СССР, освободить меня от ответственности за преступления, которые я никогда не совершал, и дать мне возможность спокойно умереть на своей родной стороне» [2]. Никакой резолюции на заявлении не обнаружено. Скорее всего, оно и не посылалось адресату.

                Постановлением Особого Совещания НКВД Западной области от 27 марта 1937 года « Соколов Иван Данилович, до ареста работавший священником Петропавловской церкви г. Смоленска, признан виновным по статье 58 п. 10 и приговорен к высылке в Казахстан сроком на 10 лет». Однако, согласно справке Смоленского областного суда, дело по обвинению Соколова Ивана Даниловича пересмотрено Президиумом Смоленского областного суда 21 ноября 1958г.», а постановление Особого Совещания НКВД отменено и делопроизводством — за недоказанностью — прекращено» [2].

                Судя по приговорам участников так называемой контрреволюционной группы Остроумова — архиепископа Серафима, — следователи не смогли представить сколько-нибудь убедительного материала, подтверждающего нелепое обвинение. Мало кто из подсудимых признал себя виновным в совершении каких-либо преступлений. Никто из них не был расстрелян.

                По рассказам жены о. Иоанна, у тюремного вагона, прицепленного к московскому почтовому поезду, кроме нее и сестры о. Иоанна, проводить пастыря собралось много его друзей и духовных детей. Они привезли какие-то продукты на дорогу, которые охрана обещала передать по назначению. С арестантом было разрешено краткое свидание. Многие провожавшие плакали.

                По прибытию в город Алма-Ата отец Иоанн  был превращен из арестанта в ссыльного, которому надлежало в тот же день выехать уже без охраны в Семипалатинск, с явкой там в НКВД. Он не удержался и забежал в церковь у вокзала, в которой шла служба. Проведенные здесь тридцать минут принесли духовное наслаждение и укрепили силы.

                В своих письмах этого периода к супруге Иоанн Данилович сообщал о том, что местом ссылки назначен Семиярск, в двухстах пяти километрах от Семипалатинска, куда отец Иоанн отправился пароходом по реке Иртыш, курсировавшим раз в неделю. «Следующее письмо: «Село это (Семиярск) не имеет вида наших поселков. Это вроде пустыни — ни дерева… Приехал я сюда ночью… Севши здесь на лестнице некоего беспризорного амбара, я почувствовал какие-то спазмы в горле и в груди, и из гортани невольно вылился некий ничем не удержимый звук, а из глаз буквально непроизвольно полился точно дождь. И вот, когда спустя несколько часов, я, подобно древнему Ионе, сидел под солнышком один, не имея поблизости ни кустика, с чувством, близким к ропоту, вдруг подходит ко мне, откуда ни возьмись, земляк, Канделинский. Сразу настроение изменилось. Он скоро нашел угол, и я ободрился совсем…» (смоленский священник Канделинский прибыл туда раньше)» [2].

                Еще о. Иоанн писал, что хлеб там продавался только в небольшом количестве, и других продуктов практически нет. Теперь он жил с больным стариком, тоже ссыльным, за которым ухаживал. Они вместе ходили ловить рыбу для пропитания. «Взялся помаленьку пилить дрова, за то хлеба дают без очереди в столовой — и для меня хватает, и для М.» (больного старика). В письмах страдальца сквозит удрученность по причине враждебности местного населения, людей другой национальности и веры. Жившие сами в нищете, они смотрели на ссыльных русских как на нахлебников и питали к ним ненависть» [2].

                Но о. Иоанн не имел ни к кому недоброго чувства. Вот что он пишет в том же письме: «Я всегда старался выразить свое расположение и внимание к тем, кто пережил какое-либо жуткое горе, тем более, если это горе действовало благотворно на них, возвращая их в ту стихию, какою и я дышу» [2]. Позже он писал, что в минуты одиночества искал какое-либо занятие, шел в заросли лозы и плел корзинки или шел на базу сторожить ночью товары.

                В одном письме, отвечая на вопрос, читает ли он газеты, о. Иоанн говорит, что внешняя жизнь его не интересует: «У меня свой мир, чужой для мира, и мир — чужой для меня» [2]. Единственной заботой о. Иоанна теперь был больной старик Михаил. Его внезапная смерть была для батюшки тяжелой утратой. Хотя Михаил был немногословен, с ним было все же не так одиноко.

                В конце навигации в добровольную сибирскую ссылку в Семиярск приехали две женщины: жена о. Иоанна Соколова и жена московского священника о. Феодосия Никольского. По просьбе о. Иоанна жена привезла ему необходимое для совершения богослужения: епитрахиль, крест и прочее. Этим он, очевидно, и пользовался, когда один или с кем-либо из других пастырей совершал у себя дома молитву, что, конечно, не могло оставаться незамеченным начальством, осуществлявшим гласный надзор.

                В середине ноября 1937 г. о. Иоанн был арестован. Два чекиста-казаха, производившие арест, торопили и грубо толкали его, когда он передавал жене серебряные часы — наследство деда — и небольшие деньги, которые были при нем. Это было расставание навсегда с верной спутницей жизни, недавно приехавшей к нему. Супруги о. Иоанна и о. Феодосия Никольского, потрясенные случившимся, оказались, к тому же, отрезанными от внешнего мира, так как навигация по Иртышу уже была закрыта, а переправа через реку еще не установлена. Другие пути были в ведении НКВД.

                Двум пожилым женщинам пришлось переправляться через Иртыш по еще неокрепшему льду, рискуя провалиться в запорошенные снегом полыньи. Но, по их словам, это ничего не значило по сравнению с пережитой трагедией. Прибыв еле живыми в Семипалатинск, несчастные спутницы добивались разъяснений в областном НКВД и даже носили передачи заключенным. В последние дни ноября в этом учреждении им сообщили, что их мужья приговорены к десяти годам заключения без права переписки. Но у тюремных ворот кто-то им сообщил, что большую группу духовенства вывезли из Семипалатинска якобы для расстрела. Причем поезд состоял из открытых платформ, и полураздетые священники ехали под вооруженной охраной солдат в теплых полушубках. Родственники же продолжали верить и надеяться.

                В своих воспоминаниях сын отца Иоанна пишет: «В конце декабря 1990 года я получил бумагу от Семипалатинской прокуратуры: «Ваше заявление, поступившее в облпрокуратуру, нами проверено. Сообщаю, что Ваш отец, Соколов Иван Данилович, 1879 года рождения, был арестован 13 ноября 1937 г. органами НКВД и ему было предъявлено обвинение в том, что он является активным членом контрреволюционной группы церковников» [2].

                Постановлением особой тройки УНКВД по Восточно-Казахстанской области от 25 ноября Соколов Иван Данилович был приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Постановление приведено в исполнение 28 ноября 1937 года. Место захоронения неизвестно» [2].

                Распоряжением президиума Семипалатинского областного суда от 26 марта 1996 года «постановление особой тройки УНКВД по ВКО от 25 ноября 1937 года в отношении Соколова И.Д. отменено, а дело производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления» [2].

                Потребовалось 60 лет, чтобы тьма отступила, а истина восторжествовала. Но так горько осознавать, сколько «светлых» людей, истинных столпов Веры Христовой  безвинно погибло в гуще этой тьмы.

                Завершая статью, хочется отметить, что если в XX веке Церковь вернулась к своим первым временам, когда исповедование Имени Христова стоило жизни. Тертуллиан, богослов эпохи первых гонений, говорил: «Кровь мучеников — семя Церкви». Если XX в. соответствует первохристианской эпохе, то наш ХХI век — нечто вроде начала «Константиновской эпохи». Тогда нам всем не лишне вспомнить слова Иоанна Златоуста, слова предупреждения об опасностях, ждущих Церковь в «безопасные времена»: «безопасность есть величайшее из гонений на благочестие, — хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности, — безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих». Тем важнее не забывать мучеников — истинных столпов Церкви [4].

                       Литературные источники

1.      Максимов Г. Настоящие герои ХХ века: новомученики и исповедники российские/Православное Миссионерское Общество имени прп. Серапиона Кожеозерского. - Москва, 2013. Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви.

2.      Путь Православия. 1995. № 4 // Умолкнувшие колокола: Новомученики Российские. Жизнеописание. М., 2002. С. 137–157

3.      https://www.pravmir.ru/russkaya-golgofa-neocenennyj-podvig-novomuchenikov

4.      https://blog.predanie.ru/article/novomucheniki-i-ispovedniki-rossijskie-knigi-lektsii-filmy-pesnopeniya)

Письмо Е.А. Волочкова, сына священника Алексея Волочкова, репрессированного вместе с архиепископом Смоленским и Дорогобужским Серафимом (Остроумовым) в 1936 году, архиепископу Смоленскому и Вяземскому Кириллу от 5. IX. 1989 года.( Смотри пункт 1.)

Уважаемый владыка Кирилл!

                Я благодарен Вам за правильную оценку содержания моего прошлого письма к Вам.

                Прежде всего о Вашей просьбе в части присылки материала о репрессированном духовенстве г. Смоленска. Я только могу дать список согласно сохранившимся в моей памяти лиц, но конец их судеб, увы, мне неизвестен. Кроме того, с начала 30-х годов я в Смоленске уже не проживал, но аккуратно ежегодно приезжал в отпуск, чтобы навестить своих родителей с младшим братом. От своего отца и не менее от о. Иоанна Соколова я и получил всякую информацию о всех «новостях», о положении духовенства в частности. Вообще я об о. Иоанне мог очень много рассказывать. Тем более его сын был моим первым другом детства, а сам о. Иоанн был товарищем с моим отцом по семинарии.

                Не думалось мне, что так может трагически оборваться жизнь мне дорогих людей. Мне говорили, что сам о. Иоанн умер в Казахстане в лагере, матушка сошла с ума, и друг мой Вася тоже умер (у него был туберкулез  смолода). (Смотри пункт 2.) Во все это я верю, т.к., будучи в Смоленске в то страшное лето для духовенства, я уже видел саму матушку не в своем уме.

                Конвой выводил уже «осужденных» для отправки по этапу. В числе их был владыка Серафим, о. Иоанн и мой отец. Мой младший брат с матерью были свидетелями этой страшной картины. Брат как-то смог пробиться через цепь и получить последнее благословение Серафима. Он и среди уголовников был архиереем, в клобуке с крестиком архиепископа. Вспоминая прошлое, через много лет (в 78 г.), умирая брат от рака за день смерти мне сказал: «Я счастлив, что в молодости  меня свела судьба с владыкой Серафимом». Даже пройдя Сталинградскую и Курскую битвы, ставши хорошим историком-педагогом, брат не мог забыть образ замечательного иерарха. Не могу забыть и я. Мне не один раз приходилось с владыкой, даже иногда в алтаре, разговаривать, когда я приезжал в отпуск.

                Их троих «рассеяли» в пути по различным лагерям. Отец попал в Карагандинский ГУЛАГ, где и отбыл 6 лет. Вышел из «привратки» с 700-гр. «пайкой» хлеба в неизвестность. Без дома, без угла. Сыновья защищали родину. Жена, наша мать, где-то в Тагиле в эвакуации. Побрел отец, собирая милостыню, по Казахстану, и кто-то посоветовал ему ехать до ст. Акколь, до села его имени «Алексеевка», где есть русские. Вот там он и остановился у одного «раскулаченного» и чуть ли не у своего бывшего прихожанина по Смоленщине. Здесь нелегально он крестил детей. Крестил без мира. Это крещение наверное было вполне законно и канонично в тех условиях. Первые христиане тоже не имели мира, но они заложили фундамент Церкви. В это время он получил известие, что умерла спутница, наша мать. Он ходил ее отпевать в лес. Так, видимо, ему надо было. В этом селе ему разрешили открыть молитвенный дом, где он служил два года. Но вот «грянул гром». Алма-атинскому архиепископу Николаю (впоследствии митрополиту) последовал донос, что священник с. Алексеевка срывает «займовую компанию». Это была ложь. Отец действительно не мог подняться на 5000 р. и  просил уменьшить взнос, но донос сделал свое дело. Николай уволил  отца без права поступления в его епархии. В дальнейшем отец стал служить в Ижевской епархии в селе «Каменное Заделье». Здесь он умер от рака пищевода. Его хоронило духовенство г. Глазова. Помяните его в день 40-летия его смерти, 18 сент. 1949 г. В Смоленском соборе он получил благодать священства от епископа Петра. Он это священство пронес все 46 лет, не покривив своей совестью.

               Назову мною запомнившиеся имена церквей г. Смоленска.

1.       Спиридонов о. Василий. Митроф. Протоиерей. Благочинный. духовник. Старейший клирик города еще с начала XX века. Настоятель Всехсвятской церкви.

2.       Чельцов о. Пётр. Протоиерей. Академик. Был настоятелем Ильинского храма до моего отца. Репрессирован в 1928 г.

3.       Зверев о. Иоанн. Протоиерей. Настоятель Петропавл. церкви.

4.       Егоров о. Иоанн - // - настоят. Одигитриевской ц.

5.       Афонский о. Иоанн - // - наст. Тихвинской ц.

6.       Лебедев о. Николай - // - наст. Крестовоздвиж. ц.

7.       Ширяев о. Димитрий - // - бывш. настоятель собора и потом Вознесенск. монастыря.

8.       Бурьков о. Николай – настоят. Верхне-Никольской ц.

9.       9. Кулюкин о. Василий - // - Александроневского храма.

               Все они давно умерли, кто в лагерях, кто, может, и вернулся «домой», но долго уже не мог прожить. Все они прошли крестные пути, и для них не нужно никакой «реабилитации» или «архивных данных» в гражданском или церковном понимании. Может, из них (да, было и так) кто и погрегшил, поддавшись слабости духа, но «несть человек, который жил и не согрешил». Все они заслуживают доброй памяти. Эту память первым долгом должна беречь Церковь. Я думаю и Вы, владыка Кирилл, будете крепить эту память и своими молитвами и своими проповедями.Новые поколения верующих о своих предшественниках должны помнить.         

               Я посылаю фотографию владыки Серафима. Еще в 1964 году, спустя 25 лет, я посетил Смоленск и в первую очередь зашел в собор рано утром на  Николин день. Как открыли собор, у свечного ящика я разговорился и спросил, нет ли кого из «ветеранов», обслуживающих или служащих в старых церквах. Оказалось, одна была монашка, некогда прислуживавшая во Всехсвятской церкви.Она  хорошо знала отца. Здесь она мне показала портрет вл. Серафима. При мне был фотоаппарат, и я переснял. Вот и я пересылаю небольшой портретик Вам. Монашки этой уже давно нет в живых. Она жила при соборе и помогала при службах.

               В Смоленском соборе я был в последний раз в 1987 году летом. Мне очень понравился хор. Не знаю чья музыка – исполнялась «Херувимская песнь»,  - но я был зачарован. И голоса очень молодые. Но вот очень плохо, что много «любопытных» и даже непристойно себя ведущих. Понравилось мне, что Вы во всенощной читали Евангелие на русском языке. Вообще, хоть славянский язык и красив, но все же люди «обрусели».

               Вашу статью «Законы и убеждения» я читал с приходом мне очередного номера журнала «Наука и религия». Эта первая статья, столь смелая, аргументированная, отражающая действительность в так называемом «правовом» государстве. Трудно сказать, будет ли на нее отклик, но я заметил, что на статьи, нечто похожие на Вашу, откликов не поступает. И причина на этот счет ясна. За семьдесят лет и «атеизма» как такого не было. Дальше «Занимательной библии» Ярославского и хулиганских стихов Д. Бедного и не пошло. Только в 20-х годах некоторое время были диспуты между Луначарским и А. Введенским, правда, весьма эрудированными представителями двух противоположных мировоззрений. Ну а сейчас все по-прежнему. При облисполкомах подбивают «процентовку», сколько крестят, хоронят, венчают. Вот Вам неделю назад сетовал первый секретарь обкома г. Перми:

               В последнее время наблюдается активизация деятельности церковников и верующих. Это проявляется в росте религиозной обрядности, доходов церкви, заявлений верующих об открытии и регистрации новых общин…» И дальше «резюме» - «мы должны учитывать существующую ситуацию в обществе». Вот так. Ранее он приводил процентовку даже регионам области. Конечно, такой стереотип не заслуживает, чтобы с ним вступать в полемику, но и надо все же иметь в виду. При обсуждении закона о совести как раз должен быть первый и главный пункт – это оградить человеческую совесть от всякого вмешательства со стороны различных «уполномоченных». Да и вообще Церкви нечего бояться, если она выступает за мир, нравственность, милосердие, культуру, за лояльность к «перестройке». В таких случаях ее огромная сила.

               Я очень много Вам написал, но и все равно всего не напишешь. Наверное, я уточнил все. Извините меня, может, за некий светский тон моего письма. Несколько слов о себе.

               Я родился в 1910 г. Третий сын в семье. Отец не навязывал нам, сыновьям, своих убеждений и взглядов. Никто из нас не пошел по духовной линии. Но все мы очень были далеки от всякого «антирелигиозного фанатизма» 20-30-х годов. Все мы стали инженерами за исключением младшего брата, который окончил Пермский университет уже после войны. Всем нам троим братьям было очень трудно из-за своего соц. происхождения, но мы никогда и в мыслях не упрекнули своего отца. Трое из нас были участниками Отечественной войны. После фронта и к/лагеря я подвергся репрессии. Отбыл 6 л. После XX съезда реабилитирован. У меня есть семья с внучками. Вот и все. Но вообще каждый человек – история.

               С глубоким уважением к Вам

               /Волочков Е.А./ 5/IX-89г. Подпись.

               Сноски:

1.       Источник: АСЕУ. Письмо Е.А. Волочкова, сына священника Алексея Волочкова, репрессированного вместе  с архиепископом Смоленским и Дорогобужским Серафимом (Остроумовым) в 1936 году, архиепископу Смоленскому и Калининградскому Кириллу от 5. IX. 1989 года.

2.       Сведения о судьбе протоиерея Иоанна Соколова и его семьи, переданные кем-то Е.А. Волочкову, не во всем соответствует действительности. Так, отец Иоанн был расстрелян в Казахстане, в окрестностях г. Семипалатинска, 28 ноября 1937 г. Его жене сообщили, что он якобы осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей. О расстреле мужа она узнала намного позже. Сын отца Иоанна, Василий, не умер, но прожил долгую жизнь и оставил воспоминание о своем отце. См.: В.И. Соколов. Тайна расстрела шести священников, [w:] «Православная Москва». Москва, 1997, nr 36 (132), с. 6; Его же: Папка Пандоры, [w:] «Человек», Москва, 1996, nr 6, с. 124-137; Его же: Мятежное детство [w:] «Вестник РХД», Париж – Нью-Йорк – Москва, 1995, nr 172, с. 173-197; Его же: И тьма не объяла свет. История жизни, гонений  и скорбей одной православной семьи в советское время. Изд. «Ковчег», «Параклит». Москва, 2003, с. 4-7, 352-377.